Забудьте слово страсть - Страница 2

Из детской донесся сонный всхлип — и Филип Марч на лету поймал падавшую кастрюльку. На усталом небритом лице на мгновение отразились грусть и нежность. Джонни-поросенок, Джонни-егоза, Джонни-малыш… Его племянник. Его единственный родственник в этом большом и неласковом мире.

В тот страшный вечер Тревор и Жанет отправились в гости к друзьям. Джонни было решено не брать, оставить дома с няней. В девять вечера негодующая няня уложила мальчика спать и ушла, бормоча себе под нос, что таких беспечных родителей нужно лишать родительских прав и что она лично не собирается сидеть здесь всю ночь, у нее и свои дела есть… Уже ближе к полуночи ей позвонили из полиции и сообщили о случившемся, и она помчалась обратно, потому что в глубине души была неплохой женщиной, просто немного вредной. В квартире Марчей ее встретили полицейские, зареванный Джонни и разъяренный молодой человек, очень похожий на Тревора Марча. Этот молодой человек сказал ей такое… такое… Одним словом, подобные выражения недопустимы! Даже в сложившейся ситуации.

Няня была педантичным человеком старой закалки и считала, что порок следует искоренять беспощадно. Через неделю после похорон четы Марч она подала в суд на мистера Филипа Марча — за оскорбление чести и достоинства и нанесение морального ущерба.

Если честно, Филип плохо помнил те дни. Главным был Джонни — без конца плачущий, перепуганный маленький мальчик, разом потерявший и отца, и мать. На всем белом свете у него остался только один близкий человек — Фил, его дядя Филип.

Разумеется, департамент опеки собирался отправить Джонни в приют. Разумеется, Филип это не позволил. Он заставил себя собраться, он подключил юристов собственной фирмы — и вскоре стал официальным опекуном малыша Джонни.

А еще через неделю — Филип в это время сидел дома, взяв отгулы на работе — грянул гром.

Проще говоря, его уволили. Основная формулировка — использование активов фирмы в личных целях. Это про юристов, которых Филип отвлекал от основных обязанностей, пользуясь своим служебным положением. Была и еще одна причина, негласная: никому не нужен топ-менеджер, воспитывающий маленького ребенка в одиночку и не желающий пользоваться даже услугами детского сада.

Какой сад — если Джонни почти перестал разговаривать, все время плакал и держался за Филипа своими ручонками так крепко, что на коже оставались синяки?!

Больше всего на свете Филип Марч ненавидел оправдываться, особенно когда знал, что прав.

Он просто хлопнул дверью, утешая себя тем, что денег ему на первое время хватит, а потом — потом будет видно. Джонни он не отдаст! Ни в приют, ни в детский сад!

Деньги закончились на удивление быстро. В смысле БОЛЬШИЕ деньги. К счастью, Филип умел рассчитывать свой бюджет, хотя и выяснилось, что маленький ребенок — это довольно большие траты.

«Лексус» был продан, вслед за ним ушла и роскошная холостяцкая квартира в пентхаусе. После выплаты по всем долгам покойного Тревора Филип и Джонни переехали в небольшую, но уютную квартирку на Манхэттене, на подземной стоянке поселился бодрый, хотя и пожилой «форд» с большим багажником и специальным детским сиденьем, а сам Филип записался на курсы матерей-одиночек. Где и выяснил, что матери-одиночки — потрясающие тетки, все успевающие и умеющие, да еще и симпатичные, а бывшему топ-менеджеру до них, как до звезды.

Все валилось из рук, каша оставалась кулинарной загадкой, стиральная машина работала круглые сутки, пожирая киловатты, а Филип Марч позабыл о дорогих костюмах, плотно и уютно обосновавшись в потертых джинсах с дырами на коленках и застиранных майках без рукавов. Трехдневная щетина стала частью нового имиджа, только вот Филип рассмеялся бы в лицо тому, кто сказал бы ему об этом. Он банально не успевал бриться каждый день, вот и все…

Телефонный звонок заставил Филипа подпрыгнуть и уронить-таки многострадальную кастрюльку. В последние несколько месяцев ему мало кто звонил. Только адвокат Мымры — но исключительно в рабочее время. Мымра — та самая няня, которая оставила малыша одного в квартире, за что и была виртуозно обругана Филипом, — не оставляла своего намерения слупить с него за моральный ущерб, а Филип из принципа не собирался сдаваться. Таких нянь надо с моста сбрасывать, а не отступного им давать!

Друзья резко рассосались. Да и какие друзья — так, сослуживцы. Общих интересов вне работы у них никогда не было, так что все ограничились в разной степени формальными словами соболезнования и единодушным выражением удивления: как это Фил решил взвалить на себя такую обузу? Поначалу он едва не впал в ярость, а потом вдруг понял, что это глупо и никому не принесет пользы. Он просто прекратил общаться с этими людьми.

На часах половина одиннадцатого. Однако!

Голос в трубке валил наповал. Обволакивал и душил в объятиях. Заставлял выпрямиться и подобрать живот… но одновременно как бы и согнуться в вежливом полупоклоне.

В голосе была легкая хрипотца, нежная раскатистость, бархатистая томность — а под всем этим стальные нотки клинка, ударяющегося о металл.

Да, еще этот голос был женским.

— Могу я говорить с мистером Филиппом Марчем?

— А… мня… д-да… Да, конечно, это я. Филип Марч у телефона.

— Добрый… вечер, мистер Марч. Меня зовут Шарлотта Артуа. О, простите, я перезвоню через пять минут. Важный звонок по другой линии.

Филип прислонился к плите — и чуть не заорал, обжегшись о раскаленную конфорку.

Тревор Марч познакомился с очаровательной Жанет на первом курсе университета. Их роман вспыхнул стремительно и жарко, перерос в настоящую страсть, и потому весной Жанет отправилась на родину, во Францию, чтобы сообщить о своем предстоящем браке.